В.В. Набоков. Стихи о России.

РОССИЯ

Не все ли равно мне, рабой ли, наемницей
	иль просто безумной тебя назовут?
Ты светишь... Взгляну — и мне счастие вспомнится.
	Да, эти лучи не зайдут.

Ты в страсти моей и в страданьях торжественных,
	и в женском медлительном взгляде была.
В полях озаренных, холодных и девственных,
	цветком голубым ты цвела.

Ты осень водила по рощам заплаканным,
	весной целовала ресницы мои.
Ты в душных церквах повторяла за дьяконом
	слепые слова ектеньи.

Ты летом за нивой звенела зарницами,
	в день зимний я в инее видел твой лик.
Ты ночью склонялась со мной над страницами
	властительных, песенных книг.

Была ты и будешь. Таинственно создан я
	из блеска и дымки твоих облаков.
Когда надо мною ночь плещется звездная,
	я слышу твой реющий зов.

Ты – в сердце, Россия. Ты – цепь и подножие,
	ты – в ропоте крови, в смятенье мечты.
И мне ли плутать в этот век бездорожия?
	Мне светишь по-прежнему ты.

5 марта 1919
Крым

РАССТРЕЛ

Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею, —
вот-вот сейчас пальнет в меня —
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.

1927
Берлин

ПОЭТЫ

Из комнаты в сени свеча переходит
и гаснет. Плывет отпечаток в глазах,
пока очертаний своих не находит
беззвездная ночь в темно-синих ветвях.

Пора, мы уходим — еще молодые,
со списком еще не приснившихся снов,
с последним, чуть зримым сияньем России
на фосфорных рифмах последних стихов.

А мы ведь, поди, вдохновение знали,
нам жить бы, казалось, и книгам расти,
но музы безродные нас доконали,
и ныне пора нам из мира уйти.

И не потому, что боимся обидеть
своею свободою добрых людей.
Нам просто пора, да и лучше не видеть
всего, что сокрыто от прочих очей:

не видеть всей муки и прелести мира,
окна в отдаленье поймавшего луч,
лунатиков смирных в солдатских мундирах,
высокого неба, внимательных туч;

красы укоризны; детей малолетних,
играющих в прятки вокруг и внутри
уборной, кружащейся в сумерках летних;
красы, укоризны вечерней зари;

всего что томит, обвивается, ранит;
рыданья рекламы на том берегу,
текучих ее изумрудов в тумане,
всего, что сказать я уже не могу.

Сейчас переходим с порога мирского
в ту область... как хочешь ее назови:
пустыня ли, смерть, отрешенье от слова,
иль может быть, проще: молчанье любви.

Молчанье далекой дороги тележной,
где в пене цветов колея не видна,
молчанье отчизны — любви безнадежной —
молчанье зарницы, молчанье зерна.

1939
Париж

К РОССИИ

Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих.

Тот, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь приближаться не смей.

Навсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобой и во снах не сходиться,
отказаться от всяческих снов;

обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
все, что есть у меня, — мой язык.

Но зато, о Россия, сквозь слезы,
сквозь траву двух несмежных могил,
сквозь дрожащие пятна березы,
сквозь все то, чем я смолоду жил,

дорогими слепыми глазами
не смотри на меня, пожалей,
не ищи в этой угольной яме,
не нащупывай жизни моей!

Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд, —
поздно, поздно! — никто не ответит,
и душа никому не простит.

1939
Париж

Вероятно, Ваш IP-адрес уже засекли на Лубянке. Совет: если Вас вызовут для допроса – все отрицайте, ни в чем не сознавайтесь. Более подробную инструкцию можно получить на телеграфе. Кричите и услышаны будете – Белогвардейское Подполье с Вами!