* * *

Сермяжно-блаженно-блажная –
Не мне воспевать твои сны
О поисках вечного рая,
О пользе тюрьмы и сумы.
Не мне воскрешать твою память
Словами забытых молитв,
Поскольку и в Доме, и в Храме
Вожди заменили святых.

Тебя научили лукаво
Жить славою прежних побед,
Гордиться великой Державой,
Которой давно уже нет.
Ты в бронзовый век одиночек
Поэтам корежила слог,
Как левая пятка захочет,
Как правый прикажет сапог.

И водкою сдабривал кашу
В мозгах кумачовый ликбез…
Но, вот, переполнила чашу
Последняя капля небес.
И Зло породило уродов,
И множилась люмпенов рать,
Мутантов совдеповской пробы,
Охочих украсть и пожрать.

Калеча и душу и Слово
Ты ложных лепила Богов.
Не мне воспевать твоих новых
Апостолов из Васюков.
Шагнули в крушение эры –
Неисповедимы пути! –
Твоя богохульная вера
И мой не прощающий стих…

… Но сердце мне рвет ностальгия:
Лекарство? Спасенье? Беда? –
По той, дооктябрьской России,
В которой не жил никогда.
Наверно, там не было рая,
И век – далеко не златой…
Но верую, ибо не знаю…
Лишь в этом мы схожи с тобой!

16-17.01.92

* * *

Африканское солнце Бизерты.
Средиземного моря лазурь.
Занесли нас российские ветры
В край, далекий от классовых бурь.

Отгорели года роковые,
И снаряды разбили мосты...
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.

Вновь кострами в сердцах огрубевших
Память высветит черны дни,
Где артурский герой поседевший
Умирал на штыках матросни,

Где для нас не жалели патронов,
Но пред тем, как тела убивать,
Золотые срывали погоны,
Чтобы честь и присягу отнять.

Пережившие гибель Державы
Корабли на приколе стоят.
Им уже не вернуться со славой
В Гельсингфорс, Севастополь, Кронштадт!

Отданы якоря становые,
Звоны склянок печально чисты...
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.

Ждут напрасно невесты и жены,
Мы успели сродниться с тоской,
Только жаль, к материнской ладони
Не прижаться, как в детстве щекой...

Отгорели года роковые
И снаряды разбили мосты...
Над последней эскадрой России
Голубые трепещут кресты.

1992

* * *

Ах, память – черный зрак ствола...
А над расхристанной Россией
Пылают храмы вековые.
Колокола, колокола...

Чу, по самим себе звонят
На обгорелых колокольнях!
Рыдают или бью в набат?
Иль стонут медные от боли?

Ах, память – Ледяной поход,
Кубань и Дон, и степь без края...
Над полем брани снег идет,
И кровь дымится, замерзая.

Под хрипы схваток штыковых,
Разбойный свист казачьей лавы
Подкралась гибель вековых
Устоев царственной Державы.

Глотаю снег горячим ртом...
Не все рубцы затянут годы.
Дымя, уходят пароходы,
А жизнь осталась за бортом.

Что было? Бойня, кровь и грязь,
И взлет надежды окрыленной...
Почем в Стамбуле русский князь
И офицерские погоны?

Нет ни погоста, ни угла.
Пылают храмы вековые,
Нас всех смахнула мать-Россия,
Как крошки хлеба со стола.

Нет больше Родины и дома.
Что можно взять, ты все взяла.
И погребальным черным звоном
Гудят твои колокола...

1990

Памяти А.В.Колчака

Холод вечного огня
Вне разверзшихся событий...
Третий Рим вскормил меня,
А четвертому не быти!
Выпал мне для жизни век
С раздвоеньем изначальным:
Дух имперский, звон кандальный,
Влево-вправо шаг – побег!

Оглянуться бы назад,
Чтоб мороз – огнем по коже!
Не пахал я, верно, брат,
Не пахал, но сеял всё же...
Память, словно белый лёд,
Рыжий конь пробил копытом...
Полынья черней Коцита.
Ночь. Февраль. Двадцатый год...

Пирров пир на злом ветру –
Человеческая повесть.
Сколь веков лицом к добру –
Все по грязи, да по крови!
То ли жребий мой: билет
Волчий вытянуть в итоге,
То ль в тупик ведут дороги,
То ль совсем дороги нет?

Мир, моряк, - на свете том.
В небе звездочка сгорает.
Полынью затянет льдом,
А весной и лед растает...
Всюду клин, куда ни кинь...
Что я помню? Что я знаю?
Широка страна родная...
И звезда, увы, полынь!..

Ни фамилии, ни дат
На погостах не ищите,
И никто не виноват,
Что четвертому не быти...
И полярный вечный снег
На душе лежит, не тает...
Время чести. Время стаи.
Ночь. Февраль. Двадцатый век.

1996

Памяти участников ледяного похода

Мне от мыслей-видений не уснуть до утра:
Снова цепи-мишени, громовое «ура».
Умирали, как жили – кто во рву, кто в бою,
Мы – за нашу Россию, а они – за свою.

Шашки вон, эскадроны! И аллюр три креста!
Жизнь – дешевле патрона... Кто патроны считал
В те года моровые, в перехлёсте судеб?
Когда мы – за Россию, а они – за совдеп!

Мы родные гнездовья покидали с сумой,
Погасив нашей кровью их «пожар мировой».
Не считай чаевые и судьбу не кляни:
Мы дрались за Россию, за коммуну – они.

Нам покоиться рядом, жаль – в землице чужой,
Под терновой наградой за поход Ледяной...
Мы уходим, как жили. – Рысью, марш! Шашки вон!
Только мы – за Россию, а они за кого?

1989

Памяти Л.Г.Корнилова

Бегу не от жизни,
В былое уход – не Исход.
В пожарах гражданской
Сгорели столбы верстовые...
Болярина Лавра
И первый Кубанский поход
Вином и молитвой,
Увы, не помянет Россия.

Припасть бы к истокам
В промозглых кубанских степях,
Где шли добровольцы,
Кресты вдоль дорог оставляя...
Спаситель прострелянный
Плыл над рядами папах,
На путь этот крестный
Устало глаза закрывая.

Мне скажут: химера!
Какой восемнадцатый год?
Но снова эпоха
Диктует забытую драму.
И я помню
Всех, кого выводили в расход
По прихоти левой ноги
Победившего хама.

И Бог отвернулся,
И проклял державу мою,
Где полною мерой
Мы все, что хотели, вкусили.
За белое воинство
Полную чашу налью
И всех помяну,
От кого отвернулась Россия.

Горька эта чаша,
Как горек их жребий земной.
Изолгана память.
В чужих палестинах погосты...
Но песня моя
Продолжает поход Ледяной,
Хоть всё на круги возвратить
Даже песне не просто.

Но хочется верить:
В былое уход – не Исход,
Вновь память расставит
Кресты, как столбы верстовые...
Болярина Лавра
И первый Кубанский поход
Вином и молитвой,
Быть может, помянет Россия.

1991

* * *

Я не забыл. Пусть кровь ушла в песок.
Но прошлое по-прежнему ранимо.
И пробил час, как щелкнувший курок,
И лгать себе уже невыносимо.
И болевой порог не одолеть:
Вновь мерно шаг чеканят батальоны,
Гремят оркестры, вспыхивает медь,
Но мне известен жребий побежденных.

Дрожат штыки, безусы юнкера,
Что за Царя, за Родину, за Веру
На фронт уходят через плац-парад,
Чтоб никогда не выйти в офицеры.
И мне с высот грядущего видны
Могилы их без имени и даты.
Они летами были так бедны!
Зато солдатской доблестью богаты.

Я не забыл... но с тех закатных дней
Мне душу рвут оркестры полковые,
И с каждым годом жжет меня сильней
Осколок старой взорванной России!
Когда ж косая мне кивнет: «Пора!» –
Дай Бог, уйти мне с искрой той же веры,
С которой шли в атаку юнкера,
Чтоб никогда не выйти в офицеры.

1990

* * *

Не приземлен и не возвышен,
Усталый всадник без коня...
И на погосте под Парижем,
Увы, нет места для меня.

Равны пред Богом и судьбою
От смутных лет до наших дней,
Там спят российские изгои,
Не потерявшие корней.

В своём рождении неволен
Москвич конца сороковых...
Но если б выпало на долю –
За честь бы счёл лежать меж них.

1989

* * *

Вы помните: осень, Исход, Севастополь в двадцатом,
Закат задымлённый и плач эскадронной трубы...
А здесь, облака дождевые, как серая вата,
И снег в ноябре, словно глупая шутка судьбы.

В ночи фиолетовой плещут Большие бульвары
Букетами запахов кофе, вина и духов...
Под Новым мостом завернулись в газеты клошары –
От прошлого – сны, впереди – ни весны, ни долгов.

Нам тоже долгов не отдать, не вернуть, но ответьте:
Куда нас виденья ночные уносят в бреду?
Вопрос риторичен. В Россию, полковник, за смертью,
Где мы умереть не сумели в двадцатом году.

Мы живы сегодняшним днем да снежком прошлогодним,
Что падал в тот вечер из горних, нездешних высот
И в жидкую грязь, превращался на стонущих сходнях...
А за Инкерманом дроздовский стучал пулемёт.

Не мне уповать на Европы брезгливую жалость:
Вчера офицер, а сегодня – крупье иль тапёр...
Отечества дымом настолько душа пропиталась,
Что кажется ненависть с кровью сочатся из пор!

Ни песней, ни водкой мне с осени той не согреться,
Всё слышатся в сумерках такты далёкой стрельбы...
И подает снег, прожигая шинели до сердца,
Качаются сходни под плач эскадронной трубы.

1992

* * *

Тщетно прячу голову под крыло забытого
В пыль дорог проселочных, в колокольный звон.
Из чужого прошлого кровушкой умытого,
Мне блеснут полоски золотых погон.

1988